Отель `Трансильвания` - Челси Куинн Ярбро

— И то правда, — согласился Сен-Себастьян и поднес к носу платок, словно бы ощутив скверный запах. Глаза его сошлись в щелочки, он отвесил всем общий поклон и, повернувшись, проследовал дальше.

Робер де Монталье взглянул на сестру. В лице его не было ни кровинки.

— Что происходит, Клодия? Как он осмелился здесь появиться? Вы же знаете мои обстоятельства? Это что — заговор против меня?

Графине хотелось кричать.

— Я ничего не знала, Робер! Поверь! Жервез пригласил его сам. Я не подозревала…

— Его появление — знак! Страшный знак, предвещающий нам несчастье! Он прикоснулся к моей дочери, Клодия! Он ее осквернил! Он оскверняет все, чего ни коснется!

Вспышка гнева прошла, плечи маркиза поникли, и стало заметно, что руки его дрожат.

— Матерь Божия, это моя вина! Что я наделал!

— Все не так плохо, батюшка, все не так уж и плохо. — Мадлен бросилась к де Монталье, ее душили слезы. — Не позволяйте этому ужасному человеку испортить мой праздник! — Она умоляюще посмотрела на Сен-Жермена. — Помогите мне, граф! Успокойте отца, он страшно расстроен…

Пристальный взгляд человека в черном остановился на лице девушки, но что в нем таилось, прочесть было нельзя.

— Ну-ну, Мадлен, успокойтесь! — Граф обратился к маркизу. — Я должен идти к музыкантам. Не хотите ли прогуляться со мной?

— Нет, благодарю вас, — холодно ответил маркиз. Сен-Жермен отреагировал на это спокойной улыбкой.

— Пойдемте, де Монталье. Когда вам еще представится случай познакомиться с великим Омбразаличе? В мире мало кастратов, способных соперничать с ним.

Робер де Монталье словно его не слышал. Он стоял как истукан, что-то обдумывая, потом схватил Мадлен за руки и возбужденно заговорил:

— Ты не понимаешь, что я наделал! Я должен был запретить тебе ехать в Париж. Почему я поддался на твои уговоры? Я ведь знал об опасности. Ты понимаешь, я знал! Знал, но притворялся, что ее словно бы не существует. А Сен-Себастьян почуял поживу, иначе зачем бы он заявился сюда? Зачем он здесь, если не ради тебя?

Лицо Мадлен исказила гримаса испуга.

— Замолчите, сейчас не время, — гневно зашептала она, отталкивая отца. — Нечего поверять всему свету наши семейные тайны! Позже у нас найдется минутка все это обсудить.

Маркиз, ошеломленный таким отпором, смолк, и его молчанием тут же воспользовались. Сен-Жермен деликатно тронул де Монталье за плечо.

— Маркиз, ваша дочь совершенно права. Вещи, о которых вы говорите, приличнее обсуждать с глазу на глаз. Идемте и взглянем-таки на музыкантов. А потом я, возможно, вам что-нибудь подскажу.

Маркиз сделал шаг в сторону и раздраженно бросил:

— Вы — человек посторонний. И ничего не можете знать о наших делах!

— Однако, надеюсь, вы меня просветите, — граф улыбнулся, увлекая маркиза к библиотеке. — А пока, умоляю вас, оставьте волнения, если не ради себя, то ради собственной дочери, — добавил он, открывая тяжелую дверь.

Мужчина с задумчивым взглядом и мягкой линией подбородка шагнул навстречу вошедшим.

— А, Сен-Жермен, — произнес он приятным, звонким, как у мальчика, голосом.

— Всем добрый вечер, — граф обернулся к спутнику. — Могу ли я представить вам, дорогой маркиз, несравненного Аурелио Омбразаличе? Аурелио, это маркиз де Монталье, отец девушки, в честь которой устроен прием.

По группе музыкантов прошел шепоток. Женщина с некрасивым, но весьма подвижным лицом вышла вперед и сделала реверанс.

— Это мадам Инее Монтойя, она будет петь Персефону. Надеюсь, история Персефоны и повелителя преисподней не кажется вам неподходящей темой для нашей маленькой оперы?

Маркиз, исподлобья смотревший на музыкантов, сделал неопределенный жест.

— Она не хуже любой другой. Впрочем, если не ошибаюсь, — нахмурившись, добавил он, — речь там идет о похищении, не так ли?

Сен-Жермен ослепительно улыбнулся, в глазах его вспыхнули огоньки.

— Я попрошу исполнить для вас главную арию героя-любовника, и, если вы найдете в ней что-либо предосудительное, мы немедленно ее уберем.

Он быстро обернулся и сказал:

— Аурелио, сделайте это. Конечно, я понимаю, что вам не стоит лишний раз напрягаться, но все же.

Певец грациозно поклонился.

— Я с удовольствием пропою эту арию, она очень красива.

— Спасибо, мой друг. Я высоко ценю вашу отзывчивость.

Сен-Жермен усадил маркиза на диван у стены и с непроницаемым лицом встал возле него, ожидая, когда музыканты настроят свои инструменты. Ария была прямым обращением графа к Мадлен, но он не думал, что Робер де Монталье сумеет это понять.

— Эта ария, маркиз, состоит из двух частей — очень медленной и несколько убыстренной. Господа, вы готовы?

Краткое вступление в ре-миноре завершилось двумя пиццикато. Аурелио Омбразаличе встал в позу подле камина, дождался момента и запел сильным, высоким голосом:

В царстве теней

множество дней

мучаюсь я.

Смех твой звенит,

ранит, томит.

Участь горька моя.

Сердце полно любовью к тебе.

Я изнемог в борьбе.

Музыка приобрела мажорное звучание, темп ее стал нарастать. Сен-Жермен покосился на отца Мадлен и понял, что того все это песнопение нимало не занимает. Он кивнул, и Омбразаличе приступил ко второй, более трудной части своей партии:

Как ни темна вечная ночь,

свет ее гонит прочь!

Свет из очей льется твоих —

он лишь для нас двоих!

Как ни силен ветер времен,

нас не разнимет он!

Скрипки подхватили последнюю фразу и соскользнули в минор. Аурелио Омбразаличе умолк и, скептически покосившись на слушателя, сказал:

— Жаль было бы расставаться с этим, маркиз. Ария хороша.

— Она… довольно оригинальна, — помолчав, произнес Робер де Монталье. — Правда, я не слишком-то хорошо разбираюсь в законах, по каким строятся подобные вещи…

— Я взял за основу древнегреческие мотивы, — пояснил Сен-Жермен и мысленно усмехнулся, припомнив афинские ночи и принимавших в них участие афинянок. — Сюжет также греческий, но я его самонадеянно переиначил. Впрочем, если вы находите все это неподобающим…

Граф замолчал, игнорируя гнев, проступивший на лице Омбразаличе.

— Нет-нет, я не вижу тут ничего, что могло бы смутить Мадлен, — поспешил возразить де Монталье. — Уверен, что она будет глубоко польщена, — добавил он, поднимаясь.

— Задержитесь на секунду, маркиз, я вам составлю компанию, — произнес Сен-Жермен.

Не дожидаясь ответа, он отдал несколько распоряжений внимательно выслушавшим его музыкантам и поспешил к выходу.